Рвота при беременности стационар

 Беременность никогда не была для меня чем-то магическим и загадочным. Мне всегда казалось, что это вполне понятный и чисто технический процесс: хочешь ребёнка — занимайся сексом, ходи с животом, а потом рожай. Вот и вся магия. Моё отношение не поменялось, и когда я сама забеременела, напротив — я лишь убедилась в том, что это адская, сложная работа. Над собой и своим телом.

Никогда не забуду этот день: четыре утра, я сижу на кухонном стуле, обняв колени, а рядом со мной лежит самый дорогой тест на беременность — я сделала его и сразу отодвинула на другой конец стола, положив результатом вниз. Кошусь на него, а он — на меня. Муж в сотнях километров и вернётся только через два дня, а я тут, играю в гляделки со штуковиной, которая знает сейчас больше, чем я, и может изменить всю мою жизнь. Думаю: «Ладно, Рита, ты же этого хотела. Просто посмотри и пойдёшь спать». Резко, неожиданно для самой себя протягиваю руку, хватаю тест, смотрю. «Беременна, 1-2 недели». В то утро жутко взволнованная, но счастливая, уснуть я так и не смогла.

Первые недели я порхала. Всё время ловила себя на том, что чего-то жду, каких-то симптомов и знаков. Таких, как показывают в сериалах: девушка завтракает, а потом подрывается и бежит в туалет, прикрыв рот рукой. Вот тогда-то зрителю и становится понятно: «Ха, токсикоз! Залетела!» Но ничего такого у меня не было, и я даже начала радоваться, что мне повезло, а беременность ваша — легкотня. А потом наступила шестая неделя.

Всё развивалось стремительно. Казалось, земля уходит из-под ног, и ты не успеваешь понять, что происходит с тобой и твоим телом. Какое-то время меня просто тошнило, но недолго: очень скоро мой организм перешёл в стадию полного отказа от любой еды и жидкости и, как следствие, неукротимой рвоты. Если поначалу были определённые продукты, от которых меня не рвало, то спустя неделю их уже не осталось. Жизнь стала похожа на туман. День и ночь смешались в единое целое, встать с кровати казалось чем-то непреодолимым, а от постоянных рвотных спазмов сводило живот и челюсти. Я не могла не то что съесть кусок яблока — даже сделать глоток воды. Всё молниеносно выходило обратно, и бороться с этим было бесполезно. Никакие советы из интернета — солёные крекеры по утрам, минералка, свежий воздух — не помогали. Не было сил, чтобы сходить в душ или просто расчесать волосы. Спустя неделю я решила встать на весы. Когда я увидела, что вешу сорок килограммов, поняла, что мне нужна помощь, иначе я просто потеряю ребёнка.

Меня срочно госпитализировали с диагнозом «рвота беременных» максимальной тяжести. Степень определяется количеством рвотных позывов в день: до пяти раз — лёгкая, до десяти — средняя. Меня же неукротимо корчило желчью в лучшем случае с интервалом в пятнадцать минут. В приёмном отделении меня направили на УЗИ, чтобы убедиться, что эмбрион ещё жив. Тогда я впервые увидела на экране свою дочь, которая была похожа на маленького крокодильчика. Я расплакалась прямо в гинекологическом кресле. В карте дежурный гинеколог написал «угроза прерывания беременности», рассказал, что от бесконечных рвотных спазмов образовалась серьёзная ретрохориальная (между стенкой матки и хорионом, оболочкой плодного яйца) гематома и попросил расписаться за то, что я понимаю, что в любой момент у меня может случиться выкидыш. Я расплакалась ещё раз. В связи с гематомой и угрозой выкидыша мне назначили гормональное лекарство, которое пришлось принимать до середины беременности, чтобы удержать плод в матке. 

При неукротимой рвоте происходит обезвоживание, а в организме вырабатываются кетоновые тела — молекулы, схожие с ацетоном. Это очень опасно для печени и почек, и чтобы снизить концентрацию этих веществ и восполнить потерю жидкости, нужны капельницы. И, конечно, основной риск в том, что измождённое тело может просто не справиться с беременностью и отторгнуть плод. 

Определив в палату, мне срочно поставили катетер и подключили к капельнице, которая вливала в меня растворы практически круглые сутки. Это было моей едой и водой. Я лежала, смотря на свои истощённые проколотые руки, и понимала, что совершенно к этому не готова. Почему мне никто не рассказывал, что токсикоз может быть таким? Почему в фильмах беременные девушки разок блюют, а потом у них всё отлично? Что со мной не так? Мне казалось, что я умираю. Я ещё не ощущала себя матерью, но чувствовала, что во мне есть что-то, что меня убивает, и не понимала, как к этому относиться. Хотелось быть сильной, но я просто не могла взять себя в руки и разваливалась на части.

Возможно, в моём сильно подорванном психологическом состоянии играли роль бушующие гормоны — я плакала практически без перерыва и не знала, как остановиться. Меня посещали мысли, от которых было стыдно и больно. Когда у меня были силы и руки, свободные от капельниц, я брала телефон и заходила на все женские форумы без разбора, вбивала в строку поиска слово «токсикоз» и читала миллионы историй других девушек. Мне хотелось знать, что я такая не одна. Хотелось знать, что это пройдёт, потому что в такие моменты всегда кажется, что то, что с тобой происходит — навсегда. Каждый день мне делали УЗИ, чтобы знать, жив ли ребёнок. Не передать, как колотится сердце надломленной будущей матери за секунду до того, как врач откроет рот и озвучит результат ультразвука. Ребёнок выжил.

В больнице я провела десять дней, после чего ушла под расписку: выписывать меня не хотели, но капельницы практически закончились, я начала вставать с постели, а больничные стены сводили меня с ума и нагоняли немыслимую тоску. Казалось, что в родной квартире с мужем мне будет гораздо лучше и спокойнее. Первые часы дома были чем-то сказочным: ещё не отпустило противорвотное, которое мне вкололи перед отъездом, и я заказала себе из ресторана любимые роллы «Филадельфия» (которые не рекомендуют беременным из-за сырой рыбы, но мне тогда было всё равно). Прекрасно помню эту картину: я сижу за тем же кухонным столом, ем роллы и плачу, безостановочно и искренне, роняя литры слёз в соевый соус. Это первая еда за длительное время, которую я ем не внутривенно. Я чувствую вкус, пережёвываю пищу и глотаю её, а она даже не выходит обратно. Правда, к вечеру я снова стояла над унитазом, но было уже легче. Я знала, что всё пройдёт.

Кажется, после больницы и курса капельниц стало немного легче, но нормально есть я так и не начала. Противорвотное помогало через раз или вообще не помогало — видимо, выработалось привыкание. Постепенно я нашла несколько продуктов, которые могла есть по утрам: одно яблоко и два свежих огурца, которые муж резал и приносил в постель. Главное — холодных. Этой еды хватало, чтобы продержаться до следующего дня. Потом порции стали становиться больше, приёмы пищи — чаще, рвота — реже. Я по-прежнему чувствовала себя плохо и много плакала от усталости и моральной истощённости, но уже больше верила, что справлюсь и токсикоз отступит. Я вычитала, что обычно «отпускает» ко второму триместру, и зачёркивала дни в календаре. Ровно в шестнадцать недель я поняла, что готова съесть блинчик. Съела — и ничего не произошло. Меня отпустило. Я начала набирать вес, гулять по пятнадцать минут в день (держа в каждом кармане по пакетику на случай рвоты) и даже вернулась к работе на фрилансе. Конечно, у второго и третьего триместра тоже есть свои сложности, особенно под конец беременности, но после пережитого кажется, что вся эта изжога и пинки ногами под рёбра — ничто. Скоро появится маленький человек, для которого нужно быть самой сильной и счастливой женщиной в мире — и я могу точно сказать, что готова ею быть. Но без пакетика из дома не выхожу.

На раннем сроке я никому не рассказывала о своей беременности, кроме мужа и мамы. Не потому что суеверная, а потому что понимала, что дела идут не очень. В любой момент всё могло закончиться, и меньше всего мне бы хотелось рассказывать о выкидыше. Поэтому все узнали о моём положении только во втором триместре беременности, когда всё уже было позади. В целом это оказалось хорошим решением: меня никто не нервировал постоянными вопросами из серии «ну что?», близкие жили в неведении и ни о чём не подозревали. Муж постоянно был рядом, и уже через пару недель нас ждут партнёрские роды.