Высоцкий псы до рвоты

2. » ИДЕТ ОХОТА НА ВОЛКОВ, ИДЕТ ОХОТА!»

Текст и песня… В начале 80-х годов вышел первый сборник стихов Высоцкого «Нерв» — тогда впервые и заговорили о том, что его песенные тексты неотделимы от авторского голоса: слова песен ВВ «так органично слиты с исполнением, что отделить одно от другого тут очень трудно — в обыденной жизни попросту и не нужно»23*. Едва ли не общепринятым стало также мнение, что тексты песен вне исполнения их автором много теряют. За двадцать лет, прошедшие с тех пор, мало что изменилось: мнения остались мнениями, исследований не появилось. По-моему, самым интересным примером размышлений на тему «текст и песня Высоцкого» и по сей день остается давняя статья Д. Кастреля «Прислушайтесь!..»24*. Поэтому я и рискую предложить читателю свою давнюю же полемику с одним из ее фрагментов.

Автор статьи справедливо отмечает, что в песне Высоцкого его голос и исполнение «является не просто инструментом и способом донесения содержания до слушателя.., но и существенной частью самого содержания» (здесь и далее в цитатах из этой публикации выделено автором статьи. — Л. Т.). И именно поэтому «исчерпывающий анализ большинства его песен невозможен без учета авторского исполнения»25*. Но затем Д. Кастрель разделяет функции текста и исполнения: «Часто, очень часто у Высоцкого события и внешние проявления их фиксируются в тексте, а мотивировки и оценки добавляются отдельно — в голосе»26*. Что привело автора к такому обобщению?

«Напомню знаменитый рефрен этой песни:

Идет охота на волков.
Идет охота
На серых хищников — матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу, и пятна красные флажков.

Кстати, это единственные слова автора в песне; сюжет разворачивается в строфах, являющихся монологом Волка. Так вот, вы будете крайне удивлены, когда обнаружите (как я однажды), что этот рефрен информативен и только. Прочтите! Его можно прочесть с любой, даже с отрешенной интонацией. Это поразительно потому, что слова рефрена у нас накрепко срослись с отвратительной картиной акульего упоения кровью и безнаказанностью. Но весь этот идейный пласт — в голосе! В тексте этого нет…»27*.

Мы попробуем проанализировать рефрен «Охоты» и посмотреть, что же все-таки заложено в тексте. Но прежде отметим следующее. Ясно, что любой стихотворный текст, который «информативен и только», никакого отношения к поэзии не имеет. А поскольку речь идет о рефрене — той части текста, в которой традиционно должно быть в концентрированном виде выражено содержание поэтического текста (а отнюдь не только его сюжетный пласт); причем о рефрене песни — общепризнанного шедевра Высоцкого, то из названного тезиса Д. Кастреля (независимо от того, как считает сам автор) объективно следует вывод, что Высоцкий — не поэт. Но попробуем прочесть сам рефрен.

Уже в первой строке:

Идет охота на волков, идет охота… —

мы видим: волки зажаты, как тисками, этим неумолимо-неотвратимым идет охота, сдавливающим, поглощающим строку. Не на равных играют с волками… Ощущение усугубляется тем, что движение направлено только внутрь кольца, на волков, ответного движения-отпора с их стороны нет (ср.: «Вокруг меня сжимается кольцо…»). Запомним это.

Следующая строка:

На серых хищников — матерых и щенков —

это не просто уточнение объектов охоты. Контекст таков, что оказывается значимым даже, казалось бы, до основания стертое определение серых (которое к тому же поначалу может показаться лишним: что волки серы, общеизвестно): ему откликаются из последней строки рефрена кровь, пятна красные флажков, снег. Все вместе они окрашивают сцену бойни в жесткие, режущие глаз серо-бело-кровавые тона. Эти цветовые пятна привлекают особое внимание прежде всего потому, что в песенной поэзии Высоцкого слова, обозначающие цвет, очень редки. Тем сильнее, резче оказывается их воздействие, тем значимее их присутствие.

И мгновенно расширяет смысловую емкость сцены второе уточнение — матерых и щенков. Тут уже не травлей пахнет — истреблением целого вида инакодумающих, инакочувствующих, вообще — иных, других, непохожих. А в конечном счете — истреблением будущего.

Это очень важный мотив — не случайно потом, через годы, он отзовется и разовьется в песне «Конец «Охоты на волков»»:

К лесу — там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки, — труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.

Третья строка из всего рефрена:

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты —

казалось бы, самая явная, в ней поэт как будто ничего не припрятывает от беглого взгляда: упоминание о загонщиках, псах (да еще лающих до рвоты — деталь, вызывающая почти физиологическое отвращение28) вроде бы лишь подтверждает показанное, оцененное — борьба неравная, схватка изначально нечестная. Но вот что важно. Действующие лица в этой строке — из тех, кто противостоит волкам. И в них подчеркнута одна общая для этого ряда образов особенность: все они звучащие (хлопочут двустволки, егеря бьют уверенно, удивленные крики людей). Волки в рефрене, как и в песне, немы, безгласны. Лишь однажды раздается одинокий и тем подчеркивающий безгласие стаи (символ покорности судьбе) голос героя:

Почему же, вожак, дай ответ,
Мы затравленно мчимся на выстрел..?

Характерно, что ту же волчью немоту мы обнаруживаем и в написанном почти десятилетием позже «Конце «Охоты»». Но в обоих случаях «звучание» охотников уравновешивается тем, что эта история озвучивается одним из гонимых — волком. Он дарит сюжету свой голос.

Тут самое время вспомнить первую строку рефрена — пассивность волков, точнее, отсутствие движения на прорыв кольца (не случайно, конечно, их сравнение с мишенью в начале песни). «… и не пробуем через запрет» — не в этом ли один из корней охотничьего «упоения безнаказанностью», которое есть в песне и на которое указал Д. Кастрель?

Последняя строка рефрена:

Кровь на снегу и пятна красные флажков —

словно ставит кровавую точку в этой бойне. Вновь, как и в первой строке, здесь — кольцо, только на этот раз цветовое: белизна снега «стиснута» пятнами крови и флажков, тут не просто имеющих один с кровью цвет, но — контекстуально — кровоточащих, окровавленных (не случайно ведь сказано: пятна красные флажков — явный намек на «пятна крови»). Еще одно соображение возникает по поводу функции цвета в рефрене «Охоты»: может быть, «серость» тех, кто затравленно мчится на выстрел, означает невыявленность личностного начала, неродившуюся личность?

Так, вчитываясь в лишенный поддержки голоса и гитары текст рефрена «Охоты», мы убеждаемся, что он несет не только информационную, но и эмоционально-оценочную нагрузку. Впрочем, как и любой другой полноценный поэтический текст.

Попутно я попыталась показать, что и традиционную для рефрена функцию рефрен «Охоты» блестяще выполняет: в нем весь текст песни словно стягивается в невероятный по плотности, напряжению смысловой сгусток. И еще. В этом великолепном четверостишии отчетливо проявилась отзывчивость поэтического слова Высоцкого голосам не только других сочинений поэта, но и других поэтов: диалог с Мандельштамом и Пастернаком очевиден, откликается рефрен «Охоты» и гудзенковскому «… За мной одним идет охота».

1988. Публикуется впервые

Примечания

23* (19) Лавлинский Л. Мета времени, мера вечности. М., 1986. С. 74.

24* (19) Кастрель Д. Прислушайтесь!.. // Муз. жизнь. 1987. No 12. С. 20.

25* (19) Там же. С. 21.

26* (19) Там же.

27* (20) Там же.

28 (21) «Охота» дает возможность на конкретном примере показать ощущение поэтом многомерности мира. У Высоцкого одни и те же образы, сюжетные коллизии встречаются во многих песнях, причем как в положительном, так и в отрицательном контексте. И вызывают, соответственно, различный эмоциональный отклик. Ср.:

Кричат загонщики и лают псы до рвоты…
Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу.