Я выпил его чай и меня тошнит пареный веник

Страница 2 из 2

— Прекрасно! — сказал Лапшин, бледнея. — С этим приходится согласиться. Но чем вы оправдаете непохожесть того, что нарисовано здесь, на стене, на подлинную действительность?

Невская подняла глаза на Лапшина.

— Чем? — спросила она. — А тем, что всякое творчество, в том числе и научное, начинается там, где кончается глупое и голое копирование окружающего мира. Природа производит, но не творит. Творит только человек.

Лапшин молчал. Он плохо понял Невскую.

В разгар спора в духан вошли два скрипача из городского сада. Они молча сидели за пустым столиком и осторожно пощипывали струны на скрипках.

Тонкие звуки пересыпались, как будто в скрипках катались хрустальные шарики.

Пораженная молчанием Лапшина и его усталым видом, Невская решила, что они чересчур резко нападают на него, и сказала с мягкой улыбкой:

— Вот вы не очень любите музыку, правда? Сейчас они сыграют вам арию…- Невская повернулась к Лапшину: — Увидите, как вы ошиблись.

Она подошла к музыкантам и попросила их сыграть арию Лизы из «Пиковой дамы»: «Туча пришла, гром принесла…»

Габуния переставил на столик музыкантов бутылку вина.

Музыканты посовещались и согласным движением подняли скрипки к плечу. Тревожная мелодия разбудила хозяина духана. Он протер глаза, зевнул и уставился на скрипачей. На его дряблом лице толстяка, просидевшего всю жизнь за стойкой, появился намек на улыбку.

Скрипки плакали, будто их мучил собственный голос. Потом они сразу стихли. Хозяин духана тяжело вздохнул.

— Ну как? — спросила Невская Лапшина.

— Никак! — Лапшин встал. — Я полагаю, что музыка интересует только влюбленных. А тех, кого интересует музыка, должно, естественно, интересовать и все, что к музыке относится, хотя бы провансальский тростник.

Невская вспыхнула:

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что вы сентиментальны.

— Глупо! — сказала Невская и отвернулась.

Наступило неловкое молчание. Лапшин отомстил. Он вышел из духана. Хозяин почесал волосатую грудь и прохрипел, показывая глазами на дверь, куда вышел Лапшин:

— Несимпатичный!

Вскоре Лапшину пришлось торжествовать второй раз. Кусты «белых волос» взошли одинаково и на склонах холмов и в низинах. Некоторые, в том числе Кахиани, считали, что кусты, посаженные в низинах, даже лучше: они несли больше листьев и были крепче. Невская созналась в своей ошибке и извинилась перед Лапшиным.

С обеих посадок собрали самые молодые и еще клейкие листья и отправили на чайную фабрику. Надо было испытать чай на вкус.

Фабрика приготовила оба сорта чая и прислала их обратно. Невская принесла образцы чая домой и снова ушла на опытную станцию.

Чоп немедленно заварил оба сорта чая. Ему вспомнилось то время, когда на клипере матросы воровали этот чай и пили изумительный душистый напиток зеленоватого цвета.

Когда Невская вернулась поздно вечером, она застала Чопа в величайшем возбуждении. Он ходил по комнате и ругал кого-то страшными словами. Невская решила, что Христофориди опять выкинул какую-нибудь глупость, и думала вступиться за мальчика, по капитану, увидев ее, крикнул:

— Вы утерли нос этому сухарю! Поздравляю! Я выпил его чай, и меня тошнит: пареный веник. Пробуйте сами.

Он налил Невской чашку чаю. Чай действительно попахивал окисью меди.

— Этот человек дискредитирует советские субтропики! — сказал торжественно Чоп. — А теперь пробуйте вот этот чай, ваш.

Невская попробовала. Терпкий вкус этого чая, казалось, принадлежал совсем другому сорту.

— А сорт один! — закричал капитан. — Сорт один! Оба — «белые волосы».

Невская думала: в чем причина такой разницы во вкусе и запахе? Очевидно, в том, что на склонах холмов теплее и суше. В низинах застаивается холодный воздух. Она делала много наблюдений, и всегда в низинах, особенно зимой, воздух был холоднее, чем на холмах. Градусов на пять. Опыт с чаем говорил о необыкновенной тщательности, с какой надо было производить посадку тропических растений в Колхиде, где так резко выражен микроскопический климат.

Через несколько дней из Чаквы пришел анализ обоих сортов чая. Лапшинский чай был признан средним сортом, чай Невской — самым высшим. В этот же день Лапшин подал Кахиани просьбу об отпуске. Он долго спорил с горячившимся Кахиани. Кахиани пожимал плечами и недоумевал.

Люди, по его мнению, окончательно поглупели. Что ему нужно? Отдых? Отдыхать можно и здесь, не бросая исследований. Солнце? Его здесь хватает с избытком. Моря тоже достаточно. Воздух в Колхиде прекрасный. А тишины, особенно на окраине Поти, где живет Лапшин, хоть отбавляй, даже не слышно собак. Не страна, а чистая поэзия. Лапшин настаивал, и Кахиани сдался. Возражал он больше из принципа. Когда Лапшин вышел, Кахиани пробормотал:

— Если бы женщина обставила меня, старого инженера, я бы ей в ноги поклонился. Подумаешь, обидно! Подумаешь, я не понимаю, почему он просится в отпуск! Подумаешь, какая сложная натура! Самолюбие есть у каждого, но надо уметь вовремя его прятать в карман и вовремя его вынимать из кармана, кацо!

«Øëàðàôôèÿ — ñòðàíà äóðàêîâ» — ìèëîå è çàáàâíîå ïðîèçâåäåíèå íåìåöêîãî íàðîäíîãî ôîëüêëîðà.

Ïåðåâîä Ë.Ãèíçáóðãà

Íà áåëîì ñâåòå åñòü îäíà

Âåñüìà ÷óäåñíàÿ ñòðàíà,

È íå ñîëãó, åé-áîãó!

×òî ñàì òóäà áû ïîáåæàë,

Êîãäà áû çíàë äîðîãó.

Ñòðàíó Øëàðàôôèåé çîâóò, — Îäíè ëåíòÿè òàì æèâóò.

Çà ñàõàðíîé ãîðîþ….

À êàê áûñòðåå ê íèì ïîïàñòü

ß âàì ñåêðåò îòêðîþ.

Êòî õî÷åò, ïóñòü â îäèí ïðèñåñò

òó ãîðó ñàõàðíóþ ñúåñò.

çàòåì íà òðîïêó âûéäåò

È ðîâíî ÷åðåç ïÿòü ìèíóò

Øëàðàôôèþ óâèäèò.

Òàì ñòåíû áàøåí è äîìîâ

Èç êðåíäåëåé è ïèðîãîâ,

È â êàæäîì çàêîóëêå

Ðàñòóò íà ëèïàõ è äóáàõ

Ïîäæàðèñòûå áóëêè.

Ïèðîæíûì, ïûøêàì ñ÷¸òó íåò,

Íå íàäî íèêàêèõ ìîíåò.

À åñëè âûïèòü çàõîòåë — Âèíî â ëþáîì êîëîäöå.

Âîêðóã äîìîâ, — Òàêîâ Ïðèêàç! — Ñòîÿò çàáîðû èç êîëáàñ,

Çàêóñêà ïîä ðóêîþ.

Ïàñ¸òñÿ ïðÿìî íà ëóãó

Îòìåííîå æàðêîå.

Ñòðàíà, êàê âèäíî, íåïëîõà:

 îç¸ðàõ ïëåùåòñÿ óõà.

È ðûáêà íå â îáèäå!

 ñåòü ïîïàäàÿ ê ðûáàêó

Óæå â âàð¸íîì âèäå.

Ëåòàþò ïî íåáó, — åé-åé! — Òàì ñòàè æàðåíûõ ãóñåé.

È, — âåðèòå ëè? — Ñðàçó

Îíè ëåíòÿÿì ïðÿìî â ðîò

Âëåòàþò ïî çàêàçó.

À ÷òî çà ñâèíüè â òîé ñòðàíå?…

Ñ íîæîì è âèëêîþ â ñïèíå!

Âçûâàþò ê âàì: » Äðóæî÷åê!

Îòâåäàòü ïðîñèì âåò÷èíû….

Îòðåæü ñåáå êóñî÷åê.

Ïóñòü ñûðîâàðû íàñ ïðîñòÿò:

Òàì ñûðîì óëèöû ìîñòÿò.

È âîðîáüèíîé ñòàå

Íåçàìåíèìàÿ åäà

Òàêàÿ ìîñòîâàÿ.

À ëåòîì — ÷óäî èç ÷óäåñ!

Íå äîæäü, à ì¸ä áåæèò ñ íåáåñ!

Ïî âñåì õîëìàì è ñêëîíàì.

×òî ñêàæåøü?

Ñëàäêîå æèòü¸

 Øëàðàôôèè ñëàñòåíàì.

Øóìèò çèìà, áåëûì-áåëà,

Ìóêó è ñàõàð íàìåëà.

Ìóêîé ïîñûïàí åëüíèê.

Âîò òî-òî áóäåò ïèð ãîðîé

Êîãäà ïðèä¸ò ñî÷åëüíèê.

Âåñíîþ êàæäàÿ ðåêà

Ïîëíà ïàðíîãî ìîëîêà,

À íà ëåñíîé îïóøêå

ðàñòóò íà âåòêàõ è ñó÷êàõ.

òàðåëêè, ëîæêè, êðóæêè.

Åäâà âçûãðàåò àïïåòèò,

Âñÿê èñêóïàòüñÿ íîðîâèò.

È íåñïðîñòà äåâèöû,

 øëàðàôôñêîé ÷óäî — ñòîðîíå

Ïûøíû è êðóãëîëèöû.

Áîãà÷å âñåõ èíûõ ëþäåé

òîò, êòî ñîäåðæèò ëîøàäåé.

Çàòåì, ÷òî ïî ïðèâû÷êå,

Êîáûëû çäåøíèå íåñóò

Àëìàçíûå ÿè÷êè.

Íó à ïî÷¸ò îñîáûé òàì

Çàêîðåíåëûì äîëæíèêàì:

Åäâà ïðîñðî÷èøü äàòó — Çàèìîäàâåö äîëæíèêó

Äâîéíóþ òàùèò ïëàòó.

À øûðîìûæíèêè-ëãóíû

Èõ ïðåâîçíîñÿò äî ëóíû,

Âñòðå÷àþò èõ ïðèâåòîì.

Íî òîëüêî òðåáóåòñÿ ëãàòü

È íå êðàñíåòü ïðè ýòîì.

Ñ÷èòàþò òàì çà áëàãîäàòü

Ïîáîëüøå â êàðòû ïðîèãðàòü.

Ïî ìåñòíîìó çàêîíó

Òîò, êòî ïðîäóëñÿ â ïóõ è â ïðàõ

Âñ¸ çàáèðàåò ñ êîíó.

Çàéòè â ëþáîé øëàðàôôñêèé áîð,

Î, äèâî! — ðàçãîðèòñÿ âçîð:

Âèñÿò íà êàæäîé âåòêå

Êàìçîëû, øëÿïû. áàøìàêè,

Àòëàñíûå æèëåòêè.

Âîò ýòî, ïîíèìàþ — êðàé!

×òî ïðèãëÿí¸òñÿ — âûáèðàé!

Âñ¸ ïî ïîñëåäíåé ìîäå.

À ïëàòüÿ, êðóæåâà, ïëàòêè

Åñòü â êàæäîì îãîðîäå.

Ïðèõîäÿò ëþäè íà áàçàð,

Òîâàð ìåíÿþò íà òîâàð.

Ñóïðóãó äîðîãóþ,

Êîëü íàäîåëà, ïðèâîäè:

Ñìåíÿåøü íà äðóãóþ..

Òå÷¸ò çà ãîðîäîì ðåêà.

Íè øèðîêà, íè ãëóáîêà:

Ñòîëåòíèé äåä ñ îäûøêîé

íûðÿåò â âîäó ñòàðèêîì,

À âûíûðíåò ïàðíèøêîé.

Êîãäà ïîåäó â òó ñòðàíó — ß çàõâà÷ó ñ ñîáîé æåíó:

Ïóñòü â ðåêó îêóí¸òñÿ,

È âíîâü íåâåñòîé ìîëîäîé

Íåìåäëÿ îáåðí¸òñÿ!

Êîãî âêîíåö çàåëà ëåíü,

Êòî ñïèò â ïîñòåëè öåëûé äåíü,

×àñîâ äâåíàäöàòü êðÿäó — Òîìó âðó÷àåò ìàãèñòðàò

Ïî÷¸òíóþ íàãðàäó.

Íî åñëè òû òðóäîëþáèâ,

Ïðèëåæåí, áîäð è íå ëåíè⠗ Òîãäà, ñîãëàñíî ïðàâèë,

Òîò÷àñ ïîòðåáóþò, ÷òîá òû

Øëàðàôôèþ îñòàâèë!

Äóðàê, áîëòóí è ðîòîçåé

Èìåþò çâàíèÿ êíÿçåé,

À ãëàâíûé ëåæåáîêà,

Ïðîâîçãëàø¸ííûé êîðîë¸ì,

 íàðîäå ÷òèì ãëóáîêî.

Âñ¸ ýòî íûíåøíåé çèìîé

Ìíå ðàññêàçàë îäèí íåìîé,

À ïîäòâåðäèë ïóáëè÷íî

Ñëåïîé, êîòîðûé ýòîò êðàé

Íåäàâíî âèäåë ëè÷íî.

À ó ìåíÿ ñîìíåíèé íåò!

Òàê âîò âàì, ëîäûðè, ñîâåò:

Çðÿ íåáî íå êîïòèòå,

À âñåé êîìïàíèåé ÷åñòíîé

 Øëàðàôôèþ êàòèòå!

Опытные посадки сделали и на склонах холмов и в низинах и стали ревниво следить за ростом кустов. Соревнование чайных кустов началось при общем пристальном внимании.
Но тут произошло столкновение Лапшина с инженером Габунией.
Лапшин решил на землях, осушенных главным каналом, посадить лимоны. Габуния резко восстал против этого. По его мнению, земля вдоль канала больше подходила для рами.
В спор вмешался Кахиани и послал доклад в Москву. Москва ответила, что сажать нужно рами.
После этого Невская заметила, что Лапшину следовало бы поехать на курсы по усовершенст-вованию ботаников. Лапшин обиделся и перестал с ней разговаривать. Самоуверенность этой женщины начинала его раздражать. Он искал повода, чтобы сказать Невской очередную колкость. Повод нашелся очень скоро.
Из консерватории пришло письмо о провансальском тростнике. Консерватория запрашивала, не растет ли этот тростник в Колхиде в диком состоянии и нельзя ли разбить вблизи Поти первую плантацию этого тростника. Лапшин повертел письмо и пожал плечами: зачем консерватории понадобился тростник? Он написал на уголке мелким почерком:
«Ответить: никакого провансальского тростника в Колхиде нет и не было».
Письмо попало в руки Невской. Она пришла к Лапшину, положила перед ним на стол письмо и круглый сухой стебель тростника и сказала:
— Вы ошиблись. Этот тростник растет здесь в диком состоянии. Вот образец.
— Да, но зачем им этот тростник?
— Как — зачем? Из него делают флейты, фаготы, альпийские рожки.
— У нас есть более серьезные задачи, чем заниматься свистульками.
— А музыка — это не серьезно?
— Много шуму из-за пустяков,- ответил Лапшин.- Вот все, что я могу сказать о музыке.
Невская покраснела. Как может говорить такие дикости человек, причастный к созданию в Колхиде новой природы, к этому грандиозному явлению, которое могло бы послужить темой для самой могучей симфонии!
Поздним вечером Лапшин пошел в духан «Найдешь чем закусить». Заведение это называлось духаном по старой привычке. Духан давно был превращен в кооперативную столовую.
У Лапшина началась бессонница. Он обвинял в ней банный климат Колхиды и дерзости Невской, вызывавшие у него, как он говорил, «нервную злость». Он зашел в духан выпить вина, надеясь после этого крепко уснуть.
В духане было пусто. Хозяин дремал за стойкой, как седая сова. Тусклые лампочки освещали картину Бечо.
Лапшин всмотрелся в нее. Как здесь все напутано! Разве у рододендронов бывают такие листья? Почему художники всегда перекраивают действительность по-своему и кому это нужно?
За дальним столиком Лапшин заметил Габунию и Невскую. Габуния окликнул Лапшина и пододвинул ему стул. Лапшин неохотно сел. Его тяготило присутствие Невской.
Чтобы завязать разговор, Лапшин сказал, усмехнувшись:
— Чем больше я смотрю на эту картину, тем больше возмущаюсь. Разве это лимоны? Пивные бутылки!.. А листья! Ведь это же осколки зеленой посуды… И пароходы никогда не входили в Рион, потому что им мелко, и растительные богатства в Колхиде будут совсем не так разнообраз-ны, как на картине. Я не понимаю, почему художникам разрешают переиначивать все так, как им взбредет в голову.
Габуния усмехнулся. Лапшин похолодел.
— А что же вы понимаете в этом, разрешите спросить? — сказал он голосом, показавшимся противным ему самому.- Что вы находите в этой мазне?
— Будущее,- ответил Габуния. — Кстати, вы Ленина и Писарева читали?
— Кое-что.
— Я вам напомню. — Габуния говорил медленно и неохотно.- Ленин говорил, что в самой элементарнейшей общей идее есть кусочек фантазии. Он говорил, что нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке. Не было бы фантазии — не было бы кольматажа, как не было бы и эвкалиптовых лесов в Колхиде.
Ленин ссылался на Писарева. Писарев писал примерно так: «Если бы человек не мог забегать вперед и созерцать в своем воображении в законченной картине то творение, которое только что начинает складываться под его руками,- тогда я решительно не могу себе представить, какая причина заставила бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни». Видите, я цитирую почти наизусть, а я боялся, что у меня от малярии пропадет память. Вот вам и ответ на вопрос. На картине Бечо — будущая Колхида. Я смотрю на эту картину, и мне хочется жить в той стране, какую написал Бечо. И я буду в ней жить.
— Прекрасно! — сказал Лапшин, бледнея.- С этим приходится согласиться. Но чем вы оправдаете непохожесть того, что нарисовано здесь, на стене, на подлинную действительность?
Невская подняла глаза на Лапшина.
— Чем? — спросила она. — А тем, что всякое творчество, в том числе и научное, начинается там, где кончается глупое и голое копирование окружающего мира. Природа производит, но не творит. Творит только человек.
Лапшин молчал. Он плохо понял Невскую.
В разгар спора в духан вошли два скрипача из городского сада. Они молча сидели за пустым столиком и осторожно пощипывали струны на скрипках.
Тонкие звуки пересыпались, как будто в скрипках катались хрустальные шарики.
Пораженная молчанием Лапшина и его усталым видом, Невская решила, что они чересчур резко нападают на него, и сказала с мягкой улыбкой:
— Вот вы не очень любите музыку, правда? Сейчас они сыграют вам арию…- Невская повернулась к Лапшину: — Увидите, как вы ошиблись.
Она подошла к музыкантам и попросила их сыграть арию Лизы из «Пиковой дамы»: «Туча пришла, гром принесла…»
Габуния переставил на столик музыкантов бутылку вина.
Музыканты посовещались и согласным движением подняли скрипки к плечу. Тревожная мелодия разбудила хозяина духана. Он протер глаза, зевнул и уставился на скрипачей. На его дряблом лице толстяка, просидевшего всю жизнь за стойкой, появился намек на улыбку.
Скрипки плакали, будто их мучил собственный голос. Потом они сразу стихли. Хозяин духана тяжело вздохнул.
— Ну как? — спросила Невская Лапшина.
— Никак! — Лапшин встал.- Я полагаю, что музыка интересует только влюбленных. А тех, кого интересует музыка, должно, естественно, интересовать и все, что к музыке относится, хотя бы провансальский тростник.
Невская вспыхнула:
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что вы сентиментальны.
— Глупо! — сказала Невская и отвернулась.
Наступило неловкое молчание. Лапшин отомстил. Он вышел из духана. Хозяин почесал волосатую грудь и прохрипел, показывая глазами на дверь, куда вышел Лапшин:
— Несимпатичный!
Вскоре Лапшину пришлось торжествовать второй раз. Кусты «белых волос» взошли одинако-во и на склонах холмов и в низинах. Некоторые, в том числе Кахиани, считали, что кусты, посаже-нные в низинах, даже лучше: они несли больше листьев и были крепче. Невская созналась в своей ошибке и извинилась перед Лапшиным.
С обеих посадок собрали самые молодые и еще клейкие листья и отправили на чайную фабрику. Надо было испытать чай на вкус.
Фабрика приготовила оба сорта чая и прислала их обратно. Невская принесла образцы чая домой и снова ушла на опытную станцию.
Чоп немедленно заварил оба сорта чая. Ему вспомнилось то время, когда на клипере матросы воровали этот чай и пили изумительный душистый напиток зеленоватого цвета.
Когда Невская вернулась поздно вечером, она застала Чопа в величайшем возбуждении. Он ходил по комнате и ругал кого-то страшными словами. Невская решила, что Христофориди опять выкинул какую-нибудь глупость, и думала вступиться за мальчика, по капитан, увидев ее, крикнул:
— Вы утерли нос этому сухарю! Поздравляю! Я выпил его чай, и меня тошнит: пареный веник. Пробуйте сами.
Он налил Невской чашку чаю. Чай действительно попахивал окисью меди.
— Этот человек дискредитирует советские субтропики! — сказал торжественно Чоп. — А теперь пробуйте вот этот чай, ваш.
Невская попробовала. Терпкий вкус этого чая, казалось, принадлежал совсем другому сорту.
— А сорт один! — закричал капитан.- Сорт один! Оба — «белые волосы».
Невская думала: в чем причина такой разницы во вкусе и запахе? Очевидно, в том, что на склонах холмов теплее и суше. В низинах застаивается холодный воздух. Она делала много наблюдений, и всегда в низинах, особенно зимой, воздух был холоднее, чем на холмах. Градусов на пять. Опыт с чаем говорил о необыкновенной тщательности, с какой надо было производить посадку тропических растений в Колхиде, где так резко выражен микроскопический климат.
Через несколько дней из Чаквы пришел анализ обоих сортов чая. Лапшинский чай был признан средним сортом, чай Невской — самым высшим. В этот же день Лапшин подал Кахиани просьбу об отпуске. Он долго спорил с горячившимся Кахиани. Кахиани пожимал плечами и недоумевал.
Люди, по его мнению, окончательно поглупели. Что ему нужно? Отдых? Отдыхать можно и здесь, не бросая исследований. Солнце? Его здесь хватает с избытком. Моря тоже достаточно. Воздух в Колхиде прекрасный. А тишины, особенно на окраине Поти, где живет Лапшин, хоть отбавляй, даже не слышно собак. Не страна, а чистая поэзия. Лапшин настаивал, и Кахиани сдался. Возражал он больше из принципа. Когда Лапшин вышел, Кахиани пробормотал:
— Если бы женщина обставила меня, старого инженера, я бы ей в ноги поклонился. Подума-ешь, обидно! Подумаешь, я не понимаю, почему он просится в отпуск! Подумаешь, какая сложная натура! Самолюбие есть у каждого, но надо уметь вовремя его прятать в карман и вовремя его вынимать из кармана, кацо!
РЕЧЬ АРТЕМА КОРКИИ
Христофориди с азартом чистил ботинки маленькому пионеру-мингрелу. Пионера звали Сосо.
Сосо видел в блестящих носках ботинок свое широкое ухмыляющееся лицо и новенький красный галстук.
Артем Коркия, дедушка Сосо, стоял рядом, опираясь на посох. Он следил за чисткой ботинок и ворчал на Христофориди. Ему казалось, что шустрый гречонок кладет мало мази. Христофориди презрительно огрызался: «Чем меньше мази, тем ярче блеск. Чего привязался!»
Никогда еще Артем Коркия не испытывал подобного торжества. Его внук, маленький мальчик, вступил в пионеры. Это звание Коркия считал первой ступенью к тому, чтобы стать таким инженером, как, например, Шалва Габуния.
Но этого мало. Пионерский отряд поручил Сосо приветствовать ученых людей за их труды в Колхиде.
— Где ты будешь говорить речь, золотой мальчик? — спросил Христофориди Сосо.
Сосо хотел обидеться: в этом вопросе ему послышалась насмешка. Но он боялся вспыльчивого чистильщика сапог — знал, что Христофориди носит в кармане рогатку,- и решил промолчать.
Около Сосо начала собираться толпа. Подошел Гулия, одетый в синюю куртку и синие штаны, какие носят матросы, подошла старая прачка с Большого острова, наконец подошел милиционер Гриша.
Коркия начал кричать; он не мог говорить тихо.
Он кричал, что ученые люди открывают в Поти выставку, где будут показывав новые плоды и овощи и разные дорогие растения, и на открытии выставки Сосо скажет речь, такую речь, что не прочтешь и в «Правде»!
— Меня душит смех слушать этого старого хвастуна,- сказал Гриша.- Он же неграмотный и никогда не читал «Правды».
Коркия смутился:
— Грех говорить такие слова старому человеку. Я не умею читать, но этот мальчик читает лучше, чем все милиционеры от Поти до Кутаиси.
Начался спор. Когда крик надоел Христофориди, он отчаянно застучал щетками по ящику. Спорщики стихли. Христофориди отказался взять деньги за чистку.
— Пионерам бесплатно! — бросил он небрежно, и сердце его наполнилось гордостью за собственный благородный поступок.
Коркия пошел по улице, держа за руку внука. Он ощущал этот день, омытый недавним дождем, как праздник. Он взошел над его потухшей жизнью, будто новое солнце.
Коркия придумывал неясные и пышные слова, какие он мог бы сказать на открытии выставки. Если удастся, то он их, конечно, скажет, как старейший житель Хорги, где на днях откроют главный канал.
Весь вечер и всю ночь перед открытием Невская провела на сельскохозяйственной выставке. Кроме нее и Чопа, в зале никого не было. Чоп пытался болтать, но Невская отвечала нехотя и невпопад. Ей не хотелось говорить. Чоп заметил это и стих.
Невская останавливалась около отдельных растений и плодов и рассматривала их внимательно, будто видела впервые.
Электрические лампы висели среди растений и были похожи на ослепительных белых жуков. Листва заглушала их свет.
Невская прислушалась. Ей показалось, что она слышит едва уловимый шелест листьев, потрескивание веток, шорох земли, впитывающей воду.
Она знала все эти растения, любила их, привыкла к их капризам и слабостям, ценила их за явные и скрытые богатства. Эти молчаливые существа вырабатывали драгоценные соки где-то в своих корнях, в стволе, в коре, цветах и завязях.
Соки эти были разнообразны и крепки, как старое, душистое вино. Были соки лечебные, ароматические, питательные, предохраняющие от гниения, одуряющие, отрезвляющие, тягучие, как резина, жидкие, жирные и утоляющие жажду.
Сложный и изумительный процесс химического превращения элементов происходил в сосудах растений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15