А я как только слышу о них меня тошнит

Яндекс.Картинки

«Я ела до тех пор, пока не заболит живот, а затем чувствовала себя виноватой». Это отрывок дневника 36-летней Софии, страдавшей булимией. На сегодняшний день она значительно поправилась и приняла своих внутренних «демонов».

После того, как мне исполнилось 18 лет, пришло время покинуть семью и отправиться учиться в Питер. Первая студенческая квартира, первое жилье. Я не была готова жить одна только потому, что не смогла преодолеть свои глубокие тревоги. Тогда я нашла то, что успокаивало меня и согревало, но главное, позволяло не думать : еда. Употребление сладкой, мучной пищи было лекарством от моих тревог. Поэтому я ела без ограничений. И в итоге я набрала 10 килограмм.

Однажды вечером, когда я была у родителей и готовилась к выходу, я поняла, что больше ни одна моя одежда мне не подходит. Мама спросила, что со мной происходит. Я помню каждую деталь этого момента. Появилось отвращение к телу. У меня было ожирение. На другой день я зашла в Макдональдс и взяла несколько гамбургеров и вдобавок, 2 мороженых. А потом я с отвращением стала есть «как жирная». Поэтому я засунула 2 пальца в горло, и меня вырвало. Тогда я открыла дверь в жизнь с булимией. А потом, потихоньку, мои тревоги исчезли, или, во всяком случае, мне так казалось. Мне удалось немного лучше справляться с одиночеством : во время еды.

Через год я потеряла папу в автомобильной катастрофе. Это было страшным потрясением для нашей семьи, и, несмотря на свою чувствительность, я вдруг обнаружила себя сильнее, чем думала. Я была поддержкой для других. При любых обстоятельствах я показывала себя на высоте. Булимия вернулась и поселилась навсегда. Я оставила своего приятеля, с которым провела 3 года, и жила в пустой квартире одноклассницы. По вечерам я выходила с уроков, ходила по магазинам. Я быстро обрела привычки. Мои покупки были методичными. Я заполняла 3 пластиковых пакета до краев. Этого хватило бы, чтобы прокормить целую семью в течение 2 дней. И начинался ритуал. Сначала соленое, горячее, которое я глотала большими глотками. Затем сладкое, 20 шоколадных батончиков, 2-3 пачки чипсов, 3 бутылки молока, 2-3 торта. Жрать, жрать, жрать, жрать. Это могло продолжаться 3 часа.

Яндекс.Картинки

Булимия — это расстройство питания, одно из самых сложных. Это был призыв о помощи, и в то же время я боялась причинить боль тем, кого любила. Я страдала молча, потому что ничего не было видно. Я сохранила нормальный вес. Если по несчастью кто-нибудь слышал меня в туалете, я говорила, что у меня небольшое несварение желудка. Черт возьми, при этом я была в большой беде и хотела, чтобы мне помогли. Я чувствовала накрывающие эмоции, которые проходили во время еды, пока я ела, мне было хорошо, потом меня тошнило, мне было стыдно, я начинала снова. Я считала себя достаточно умной, чтобы проявить изобретательность, чтобы оставаться незаметной. Мне не хотелось останавливаться. Это настоящий наркотик, сахар, еда, чтобы чувствовать себя цельным… Заполненным. И поскольку еда — это не то, что можно бросить полностью, например, бросить курить или употреблять наркотики, это соблазн каждый день, три раза в день.

Булимия была намного сильнее меня. Я больше не контролировала себя. На следующий год я уехала учиться в Москву. Это было ужасно. Я часто чувствовала себя одинокой. Я возвращалась домой в полдень, чтобы сделать свой ритуал, а потом возвращалась в институт. Постепенно я стала терять кусочки зубов, заменила пломбы на коронки… потом я переехала в Париж. Этот год был самым мучительным. Я была измучена, и мое тело все меньше и меньше выдерживало 3, 4 или 5 ежедневных приступов. Тогда я всерьез начала верить, что умру. Голос внутри меня говорил мне: «если это мое тело умрет, я смогу возродиться в новом теле, в котором мне захочется». Это была форма самоубийства.

В 25 лет мне удалось рассказать о своей проблеме своему бывшему бойфренду. Несмотря на мою плохую кожу, одутловатое лицо, голос, ставший очень хриплым из-за рвоты, он ничего не видел. Не знаю, действительно ли он мне поверил, но все равно он ничего не сделал.

Яндекс.Картинки

На следующий год я проводила праздники чередуя выпивку с приступами булимии. Я вела двойную жизнь. Моя тайная жизнь, внутренняя, и моя внешняя жизнь, казалось бы, идеальна. Потом я встретила человека, очень скоро он поселился у меня. Он увидел, что что-то не так, и заставил меня встретиться с одной из его подруг, женщиной, которая работала с энергиями. На нашем самом первом свидании она сказала мне: ты понимаешь, что убиваешь себя потихоньку? Молчание. Пустота во мне. Плач. Да, я это прекрасно знала. Но я также не была уверена, что хочу жить. Однако чем больше я была влюблена, тем меньше у меня было припадков, и тем лучше я себя чувствовала. Что самое смешное во всей моей истории, так это то, что моя карьера процветала, и я была очень успешна в своей работе.

В течение 2 лет я много работала над собой с помощью этой женщины и моего партнера. В итоге я провела 2 года без булимии. Потом мы расстались и, очевидно, страх одиночества, пустоты… Негативные эмоции вернулись. Но я начала гештальт-терапию с замечательной женщиной. Я регулярно виделась с остеопатом, который также практиковал китайскую медицину, и с другими специалистами, с которыми я говорила о своем случае. Я согласилась, что путь будет долгим. С возрастом я, наконец, смогла немного открыться и рассказать о подругах, о своей семье. Но опять же, я старалась свести проблему к минимуму и рассказать о прошлом.

Ежедневная медитация, Практика йоги, более регулярный контакт с природой, принесли мне много пользы. Несмотря на то, что я пережила булимические эпизоды, я сильно продвинулась вперед.

Яндекс.Картинки

Сегодня, мне 36 лет. За свои годы я не проронила ни слезинки, не выпустила эмоции, гнев, спрятала все свои страхи. Так что теперь я учусь выражать их. Во мне нет ненависти, я научилась делать всё с любовью. Я люблю свою семью больше всего на свете, но не могла больше скрывать от них болезнь. Когда кто-то болен, мы собираемся вместе, навещаем его, поддерживаем. Мне нужно, чтобы кто-то узнал о моем страдании, чтобы кто-то понял его. С тех пор, как я открылась, согласилась поговорить об этом, я чувствую себя исцеленной. Я научилась принимать и любить себя, я люблю жизнь больше всего на свете и горжусь пройденным путем. Дорога длинная, но её можно пройти, и именно этим посланием надежды я хочу поделиться сегодня.

София, 36 лет.

Клиент сервиса Психолограм.

«Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь»

XXXVIII часть

Предыдущая часть

Начало

https://www.firestock.ru/category/peoples

Николаев едва дождался, пока за Бархатовым закроется дверь, затем резко развернулся и, перепрыгивая через две ступеньки помчался наверх.

Он надеялся перехватить Марию Игоревну до того, как она закроется у себя. В комнату к ней Николаев заходить не собирался. Когда-то он дал себе слово, что больше не допустит этих опасных разговоров наедине и намеревался слово сдержать.

Ему повезло. Машу Николаев догнал на лестнице. Она только-только под предлогом усталости избавилась от Алексея, который своей назойливостью уже не просто бесил её, а просто приводил в бешенство. И только крайняя усталость после сегодняшнего показательного выступления, спасла Алексея от откровенно неприятного для него разговора на повышенных тонах.

Даже ради великой цели терпеть прилипалу Маша не собиралась.

Услышав позади шаги, она, конечно, решила, что это опять он – её неугомонный юный поклонник, насупилась и обернулась с не самым ласковым своим выражением лица.

Внизу, тремя ступенькам ниже стоял Николаев. Он тяжело дышал, но не от быстрой ходьбы, а от злости. Ему хотелось схватить Машу за плечи, развернуть к себе и заставить смотреть на себя не так как сейчас, а так, как она всего час назад смотрела на Бархатова.

Но ничего подобного он, конечно, не сделал. Взял себя в руки, а, вернее, от греха подальше, спрятал их за спину.

Маша вопросительно смотрела на него. Что ещё надо? Разве не такого результата Николаев ожидал, пригласив соседа в гости? Что же она впечатления на Бархатов не произвела? Ещё как произвела – только слепой не заметил бы, как он облизывается, глядя на неё. И, между прочем, не такой уже этот богатый вдовец и старый, как им пугали.

Данного господина определённо нужно запихнуть на вторую полочку Машиных планов на будущее.

-Мы так и будет тут на лестнице торчать? – первой не выдержала Маша. Что они как дети, честное слово. – Или построим, грозно друг на друга посмотрим, да разойдемся? Спать, например, — ехидно добавила она.

От звука её голоса Николаев точно очнулся. Теперь перед ним была прежняя Мария Игоревна – вздорная, хамоватая, прямая. С этой Марией Игоревной разговаривать все же проще, чем с барышней, исполнявшей в гостиной Моцарта.

-Что это было? Как прикажите понимать вас, Мария Игоревна?

Можно, конечно, похлопать ресницами и сказать она знать не знает, о чем речь идёт, но Маша действительно слишком устала от игр. Наигралась уже сегодня.

-Пыталась помочь вам выдать себя замуж за Сергей Петровича. Я опять что-то сделала не так? В реверансе присесть забыла? Да нет – вроде присела…

-Да погодите вы, — не вежливо оборвал Машу Николаев. – Что это все – фортепьяно, внешняя политика Наполеона… Вы издеваетесь?

Про себя Маша хмыкнула, спустилась на одну ступеньку вниз и, оказавшись с Николаевым одного роста, приблизила лицо к нему так близко, что того за билось быстрее сердце, а дыхание и вовсе пропало.

-Открою вам, я, Андрей Александрович, страшную тайну. Иногда фортепьяно — это просто фортепьяно, а Наполеон – просто Наполеон. И все.

Однако Николаева не так-то просто было спутать. Ощущение, что его обвели вокруг пальца, обманули, облапошили, если хотите, накрыло с головой, как плотное покрывало. Он чувствовал себя идиотом, и даже не знал, на кого больше злится на Машу, которая заставила думать о себе хуже, чем она есть, или на себя, что так поверхностно судил её.

-Не надо демагогии, — воскликнул он, взмахивая рукой, словно в надежде развеять образ, который Мария Игоревна нарисовала сегодня в гостиной с такой лёгкостью. – Вы заставили меня думать.., — ну, скажи уже как есть, чего ты, Николаев, боишься? Боишься признать свое заблуждение. – Заставили думать, что…

-Что я не образованная пустышка? – услужливо помогла Маша ему подобрать нужные слова. Наверное, впервые за время их знакомства она действительно смотрела на него сверху вниз с нескрываемой иронией. – Вы как-то сказали, что я совершенно не интересовалась вашей личностью и жизнью, пока мы работали вместе. Но ведь тоже самое я могу сказать и о вас. И вот теперь – теперь, когда вам стало известно, что я в свое время из-под маминой палки пять лет занималась музыкой – жутчайшие воспоминания, кстати! – или окончила хорошую гимназию – что изменилось-то! Я по-прежнему та же Маша, которой плевать на все ваши достоинства, если вы делаете за меня мою работу. Та же Маша, которая выкрала вас из офиса, лишь бы не провалился проект с Дали – а без вас бы я его провалила. А, может, и нет. Но этого мы уже никогда не узнаем. Да?

-Да, — устало согласился Николаев. – Всё правда. Вы… Вы… ужасный человек, Мария Игоревна, и достойны стать женой Бархатова.

Маша поднялась на ступеньку выше. Она не хотела, чтобы Николаев увидел в этот момент выражение её лица. Ей сейчас казалось, что она стоит перед ним совершенно голая, а он, слепой чурбан, этого не видит.

-Я ещё не знаю, достоин ли он, — из последних сил улыбаясь, парировала Маша.

Николаеву стало душно. Он хотел теперь поскорее закончить разговор, который сам же и затеял. К себе в кабинет, стянуть, удушающий его на шейный платок. Работает все ночь, до изнеможения, уснуть, не успев ни о чем подумать. А завтра посмотреть на эту ситуацию трезво и холодно. У него должно получиться.

-А вас никто и спрашивать не будет. После бала все и решим.

Он обернулся, не глядя на Машу, и легко сбежал вниз. Почти слетел. Остановился на нижней ступеньке и вдруг исчез. Телепортировался в кабинет, потратив на это, возможно, последние свои способности. Да плевать.

Маша смотрела ему вслед и ненавидела слезы, которые не то от злости, не то от обиды выступили на глазах, как у какой-нибудь последней чувствительной дуры.

Продолжение